Сегодня День памяти жертв политических репрессий. Правильный день, чтобы рассказать о человеке, в истории которого интересным образом пересеклись темы, которыми занимаюсь я.
В апреле я обнародовал биографию своего двоюродного прадеда, служившего в НКВД. В годы Большого террора он руководил национальными операциями в Иркутской области, в частности занимался уничтожением корейского и китайского населения региона. Радио Свобода сделала со мной интервью о нем.
Это интервью прочел родственник репрессированного корейца — Алексей. Его двоюродный дед был дважды судим за «шпионаж», провел 19 лет в лагерях и освободился только после 20 съезда КПСС.
Этот человек жил и был репрессирован не в Иркутской области, где зверствовал мой предок, а в другом регионе. Это важное обстоятельство, но сути дела оно не меняет: предок Алексея был жертвой, а мой — палачом.
Как бы то ни было, у Алексея не было ко мне претензий. Напротив, он попросил меня помочь ему найти что-нибудь о его репрессированном родственнике. Я дал несколько советов, и спустя полгода Алексей написал мне снова, на этот раз чтобы поделиться радостью. Он смог получить протоколы допросов, фотографии из следственного дела и другие ценные документы своего двоюродного деда.
То есть распространенное мнение о том, что потомки репрессированных в случае обнародования имен чекистов начнут сводить счеты с потомками палачей, неверно. Напротив, мы можем друг другу помогать, вместе искать и находить правду о Большом терроре.
Продолжение истории Алексея отвечает на другое распространенное заблуждение — о том, что в ФСБ поголовно работают продолжатели дела НКВД. Когда я недавно опубликовал в одном популярном паблике в фейсбуке радостное сообщение о том, что на последнем нашем суде с ФСБ их представитель публично заявила, что они себя не считают правопреемниками советской репрессивной машины, один серьезный человек, юрист, написал в комментариях, что наш суд – вредное мероприятие, поскольку обеляет ФСБ.
Я смотрю на это иначе. Мне кажется, в системе достаточно людей, которые все понимают и не хотят иметь с темным прошлым своих предшественников ничего общего. Нужно укреплять их в этой мысли, не загонять в угол и не мазать всех одним миром.
Алексей рассказал, что в региональном управлении ФСБ, куда он обратился, был целый «консилиум» — выдавать ли ему дело предка или нет. Документов, подтверждающих родство с дедом, у Алексея не было. Он отправил две его фотографии – до и после лагеря. ФСБ стало понятно, что на них один и тот же человек, что и на карточках из следственного дела. Вторым доказательством родства стало имя бабушки Алексея, которая упоминалась на допросе.
Сотрудница ФСБ дважды связывалась с Алексеем по телефону, сначала чтобы сообщить, что ему направят архивную справку (пока шла проверка дела на гостайну), а потом — когда выслали копии следственного дела. В обоих случаях ФСБшница даже сообщала почтовый трек-номер отправлений. Вы когда-нибудь сталкивались с таким сервисом в гражданских архивах?
Меня очень воодушевила эта история. Думаю, что такое сотрудничество – потомков чекистов, потомков репрессированных и нынешних сотрудников ФСБ – путь к национальному примирению.