Рубрики
Война Репрессии СМИ Фотоархив

Моя бабушка Анна – «Анисиха»

Игорь Яковлев: Статья Галины Алексеевны Ивановой — внучки Анисима Егоровича Бельченкова, дочки его младшей дочери Александры — опубликована 31 августа 2020 года в газете «Великолукская правда».

Моя бабушка по материнской линии Анна Александровна Бельченкова родилась в 1887 году. Вышла замуж за Бельченкова Анисима Егоровича 1887 года рождения (вероятно он родился все же в 1882, а не в 1887 году — И.Я.), уроженца и жителя хутора Гороватка Ущицкого сельсовета Куньинского района, в то время Калининской области. И стали звать мою бабушку Анисиха. Так в те времена в деревне замужних женщин называли по имени мужа.

Хутор находился недалеко от деревень Федориха, Корнилово и когда-то существовавших деревень Кашутино и Сипово. Моя бабушка родила 13 детей. Тройня умерла вскоре после рождения, еще трое детей умерли младенцами. Выходила она семерых детей. Четырех сыновей: Игната – 1909 г.р., Василия – 1914 г.р., Петра — 1915 г.р., Ваню – 1919 г.р. и трех дочерей: Машу 1920 г.р., Таню – 1925 г.р., Шуру – 1929 г.р.

В бабушкиной семье к 1937 году обзавелись большим хозяйством. Были построены дом пятистенок, новый хлев, сарай. Имелись веялка, чесалка, 2 лошади, жеребенок, линейка, телега, сани, хомуты, другая упряжь, бороны, плуги, соха, две коровы, овцы, ножная швейная машинка «Зингер» и больше 4 га земли.

Работы хватало всем, и вся семья, как говорится, работала не покладая рук. Да еще сам дед Анисим Егорович и его сыновья Игнат и Вася были портными, то есть шили одежду, шапки и другое.

С августа 1935 года дед работал в совхозе Жегалово, затем был рабочим Калининского «Металлолома». Девять человек нужно было прокормить. В общем, мой дед Анисим Егорович был настоящим русским работящим мужиком. В колхоз он не спешил вступать, впрочем, как и большинство жителей соседних хуторов, хотя принудительных мер было множество.

Алексей Егорович, Анисим Егорович и Игнатий Анисимович Бельченковы

В 1937 году НКВД резко начал активизировать борьбу с такими зажиточными крестьянами как мой дед. В колхозе сгорает стог сена. Все знали, что поджег его Мартин – колхозник, которого начали судить, но затем оправдали. Он дал ложные показания на братьев Бельченковых – Анисима (моего деда) и Лешу (его брата), как будто дед с братом подожгли этот стог колхозного сена. С какой легкостью УНКВД обвинило деда и его брата в этом поджоге, который они не совершали.

Деда арестовали 17 февраля 1938 года. В дом арестовывать деда вошли двое. Дочери — Шура 9 лет и Таня 13 лет — лежали на печи. Дед подошел к ним попрощаться, так Шура долго-долго держала его за большой палец. Деда увели.

По постановлению «тройки» УНКВД Калининской области от 21.03.1938 г. по ст. 58 п. 10 ч. 1 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) за проведение контрреволюционной агитации его приговорили к высшей мере – расстрелу. Где-то в городе Великие Луки расстреляли деда Анисима. Большая беда пришла в его многодетную семью. Брата Лешу куда-то увели и о нем вообще ничего неизвестно. Был деду 51 год.

Бабушка пролила море слез, но выстояла. А я так хотела всегда, чтобы у меня был дед, уж он бы никому меня не дал в обиду. Все имущество конфисковали, все вещи, продукты, рожь, собранную почти с 4-х га. Старшие дети Игнат, Вася, Петр, Мария уехали в город после того как забрали деда, чуть позже уехал и Ваня учиться в Торопец.

Иван Анисимович Бельченков

Жить на хуторе до 1940 г. остались бабушка, Таня и Шура.

Весной 1940 года по решению местной власти дом разобрали, и лежал он здесь же на хуторе, а бабушка с дочерьми жила в сарае. Она до конца жизни так и не узнала, где убили ее мужа и где он закопан.

Осенью 1940 года бабушка все-таки вступила в колхоз. Тогда ей разрешили перевезти своими силами дом в деревню Новарково. Ставили его быстро также своими силами. Крыша в доме протекала. Воды в доме было больше, чем на улице. Стоял холод. Приближалась зима 1940-1941 годов. Надоумили добрые люди бабушку сходить в сельсовет поплакаться, как же зимовать с детьми. Помогло. Прислали бригаду, крышу отремонтировали. Бабушка никогда не жаловалась на жизнь. Кому? Все в округе и в стране так жили. И очень не любила она рассказывать о пережитом.

А ее дочь Шура любила вспоминать прошлое. Рассказывала, что осенью на хуторе и в округе собирали яблоки. В доме-пятистенке холодная комната и подвал были полностью засыпаны яблоками. Их дед сдавал в совхоз Жегалово. Детям не разрешали их трогать. В стене была щель. Старшие дети брали большую жердь, на конец ее забивали гвоздь. Эту жердь с гвоздем просунут в щель, пробьют яблоко и тащат. Доставалось тогда всем. Бабушка с веревкой и за Шурой бегала, но больше старшим детям доставалось. Дед все время за Шуру заступался. Уж очень любил младшенькую.

Игнат жил в Ленинграде с женой Нюшей. У них была дочь Лариса.

Василий жил в Великих Луках с женой Ольгой Осиповной из Низов, но недолго. Разошлись.

Петр перед самой войной стал жить с Ольгой, бывшей женой Василия. От него родилась дочь Валя.

Иван учился в Корниловской неполной средней школе. Окончил 7 классов. Затем поехал поступать в Великолукскую школу ФЗУ маслопрома – не поступил. Поступил в городе Торопце в дошкольный педагогический техникум или училище. В 1940 году окончил полковую школу – был курсантом учебного батальона 1803 стрелкового полка – сержант (Днепропетровск, Кривой Рог, Николаев (там было землетресение).

Василий Анисимович Бельченков (в центре) с фронтовыми товарищами

Мария работала продавцом в городе Великие Луки.

Лето 1941 г. Война. В начале войны на хуторе сгорели новый хлев и сарай.

Воинская часть Петра находилась в районе деревни Букино. Бабушка как-то передала это известие в город его жене Ольге. Та добралась до деревни Новарково, и они с бабушкой пошли в Букино повидать Петра. Где-то под Великими Луками начался бой. Часть Петра перебросили туда. Ольга и бабушка не успели его повидать. Он погиб в первом своем бою, где его безымянная могила, неизвестно, но совсем недалеко от родных мест. Ему было чуть больше 30 лет.

Прошло всего три года после расстрела мужа и опять на долю бабушки Анны выпало невыносимое тяжелейшее горе – война и гибель сына.

Игнат летом 1941 года привез свою дочь Ларису 7-8 лет на лето к бабушке, а его уже разыскивает военный комиссариат. В доме у бабы Устихи, матери Любы Колыхаловой, соседки бабушки, был какой-то штаб. Игната арестовали и хотели расстрелять по законам военного времени, потому что он был еще не на войне. В штабе шел суд. Бабушка пошла туда и спрашивает, где вы будете тут его стрелять. Ей ответили, что суд его оправдал, расстрел отменили. Отправили на передовую. Был ранен в руку, долго лежал в госпитале.

Во время очередного обстрела откуда-то из Зеленой зоны в сторону Куньи (дом бабушки на краю деревни стоял) снарядом снесло коридор и хлев, дом уцелел.

Немцы въехали в деревню со стороны деревни Ушани на мотоциклах и машинах. Разбили у деревни палатки. На амбарной горе (названа так, потому что на самой вершине стоял огромный амбар, где хранили зерно) вдоль ручья и дороги, которая проходила через гору, немцы сделали туалет. Настелили в отвесной горе доски и сидели на них, газеты все читали, не обращая внимания на женщин и детей, которые шли по дороге доить коров. Иногда немцы гнали женщин доить коров, когда им хотелось молока.

Девчатам такого возраста, как Таня (бабушкина средняя дочь), молодым, красивым, матери мазали лицо, руки сажей или углем, повязывали старые, драные платки, как говорили, подальше от греха. Немцы говорили: «Рус – свинья».

Неля (дочь Василия), Лариса Игнатьевна и Тамара Игнатьевна Леганова (в девичестве Бельченкова)

Немцы в деревне вели себя спокойно. Вскоре они ушли вперед в сторону деревни Ущицы. Когда немцев погнали назад, они проходили по деревне в основном ночью по несколько человек или по одному-два. Однажды ночью вдруг к бабушке постучали – дом-то на краю деревни. Бабушка перепугалась до смерти. Не открыть – трое деток, хуже будет, подумала бабушка. Она открыла дверь, немец с автоматом крикнул: «Партизаны есть? Нет? Матка, хлеб, кура, млеко, яйки, шнапс». Бабушка что-то дала ему. Он достал фото и показывает ей, что у него тоже есть дети. Он ушел, а всех трясло до утра так, что словами не передать.

Шура до войны окончила 3 класса. С хутора ходила в Корниловскую школу. Когда стали жить в деревне Новарково, ходить было ближе в Басовскую школу, а из обуви у нее только ботинки брата Вани, но они ей были очень велики. Снега туда набьется, их и не поднять, не вытянуть из метровых и больше сугробов. Бабушка в школу больше ее не пустила.

Мария Анисимовна Бельченкова

Зимой корова находилась в холоднючей половине дома (когда-то на хуторе яблоки там хранились). Пол заслан на полкомнаты, а другая половина — земля с соломой, там и стояла корова. Когда появлялся теленок, его переводили в жилую комнату. Отодвигали старый тяжеленный шкаф и железную кровать от стены метра на 1,5-2. Стелили солому на пол, там он находился пока холода, то есть до самого тепла. Вот так с ним по соседству месяцами и жили. А когда лежишь на кровати, постельник набит соломой, на нем спали, когда солома перетиралась, набивали снова свежей, протянешь теленку руку, он сосет ее. Так продолжалось до тех пор, пока бабушка в силах была держать корову. Мужчин в доме, чтобы построить хлев, не было.

В войну в деревне Захаркино, которая находилась рядом с деревней Новарково, на горе, был лазарет. Как-то налетели немецкие самолеты, начали его бомбить. Раненые, кто мог, выбегали, прятались в картофельном поле, недалеко от лазарета. Картофельная ботва раньше была большая, темно-зеленая, жирная до самых морозов. Перед копкой картофеля ее скашивали, складывали в «бабки», потом кормили скоту. Раненые прятались в ботву. Самолеты снижались почти до земли и в упор раненых расстреливали. Однажды днем бабушка с дочкой Шурой шла по деревне, почти уже дошли до дома, как услышали гул самолетов. У дороги — картофельное поле, бабушка схватила Шуру и бегом в борозды прятаться – Шуру в одну, сама рядом – в другую, летчик заметил движение, долго низко-низко над полем летал, но их не заметил. Гул самолета долго выл в ушах у-у-у-у-у-у. Сердце от страха сжималось. Летом во время таких налетов детей прятали в колодцах – в жару они пересыхали. У дома Устихи в горе, которая выходила на болотину и ручей, граничащий с деревней Захаркино местные выкопали укрытие и прятались в них от налетов. Во время налета наш солдат с ружьем хотел тоже там укрыться, но вдруг развернулся и побежал по горе, его в упор с самолета расстреляли. Там же где-то на горе его и похоронили.

В войну из деревень немцы вдруг начали забирать всех подростков якобы в ФЗУ учиться и стали увозить на ближайшую железнодорожную станцию. Бабушка очень плакала, просила, чтобы Таню единственную помощницу, не забирали. Когда подростков привезли на станцию, Таня с подругой сумела сбежать. Шли домой, прячась по лединам, лесу и днем и ночью, голодные, в деревни не заходили, боялись, что поймают и отправят назад.  Таня вернулась в деревню, не уехала в город, жила с бабушкой. Поговаривали, что всех подростков, кого забрали, отправили в Германию.

Дрова на зиму летом некогда было заготавливать. Зимой Шура с Таней на санках с бывшей помещичьей усадьбы Ватолино Ущицкого сельсовета таскали чурки громадных в обхват дубов, видно спиленных в 1930-е годы, когда шло лишение помещиков прав на землю, проживание и выселение их с помещичьих гнезд – дубовой рощи.

Через замерзшую реку Кунья с Ватошинской горы и по льду лугов спускаться было хорошо, но затянуть их на противоположную гору девчонкам, 16- и 12-летней, было очень тяжело. Плакали, но тянули, иногда бабушка приходила им помогать, когда можно было из бригады отлучиться.

На реку Кунья после войны мобилизовали людей лес сплавлять. На этот сплав ходила бабушка и Таня. 20-летней девчонкой стояла она по пояс в ледяной воде, гнала сплав всю раннюю весну, пока река выходила из берегов.

Мария Анисимовна и Александра Анисимовна

Как-то раз зимой пошла Шура к бригадиру, чтоб выделил ей коня съездить в дрова. Коня свободного не было, и он 12-летней девчонке дал быка. Она поехала на нем в Дубровь, за Басовскую школу, сама нарубила дров, нагрузила в сани и поехала, а кругом кусты. Бык прошел немного, выбрал, где побольше кустов, свернул туда и встал как вкопанный. Ничем его с места не сдвинешь. Морозище. Одежонка плохонькая. Пришлось разгрузить дрова, выпрячь быка, вывести его из кустов, снова запрячь, снова загрузить дрова и ехать к дому.

На быках пахали и бороновали. Весной не успевали поля вспахивать. Деревенские лопатами нивы колхозные перекапывали. Дети помогали. Таня с Шурой ходили копать вдвоем в две лопаты, пласт отрезали и отбивали, как взрослые работали, тяжело было.

А по весне ходили с ребятами в Борок, там остались под зиму неубранные поля картофеля, так его копали и несли домой, дома готовили из него «лалашки». В деревне Ущицы напротив каменного дома помещика (сохранился до нашего времени, находится в частной собственности) от реки Кунья было поле с гектар с неубранной капустой, вся округа ходила срезать ее мерзлую и несли домой, из нее тоже что-нибудь готовили.

Александра Анисимовна с дочерями Галиной (слева) и Еленой (справа)

После того как немцы отступили, в деревне нужно было убирать трупы немцев, этим занимались дети постарше. Таня с другими ребятами грузили их на телеги и свозили в болото за деревней, там была, наверное, от снаряда большая яма. Туда их складывали, потом прикапывали. Как-то по осени ребят много собралось, пошли за орехами в Дубровь за басовскую школу. (Раньше орехи мешками были почти в каждом деревенском доме и очень много белок было, даже в деревне. Я очень любила из окна бабушкиного дома наблюдать, как они прыгали по соседскому забору. Но после того как поля с самолетов опылили дустом, не стало столько орехов, а белок до 1981 года не видела. Дуст от ветра летел на жилые дома. Нас всех родители загоняли домой). Жил там в лесу Селезнев, и у него был пруд, как раньше говорили – мочило (возле каждого дома были такие пруды для хозяйственных нужд, огородов, полоскания белья, животных, льна), кругом лес. Дети собирали орехи и вдруг увидели в пруду всплывшего русского солдата. Шура даже тогда подумала, что он очень на брата Ваню похож, такой же красивый. Ребята перепугались, убежали, что потом с солдатом было – не знают.

Наших солдат хоронили там, где находили: у бани бабы Устихи, у бани З.Е. Ивановой и т. п.

Бабушкин сын Иван пропал без вести 15.08.1942 г. С 1978 года разыскивали его. И вот что выяснили. В 1942 году лежал в г. Степанакерт Азербайджанской ССР в госпитале, потом догонял свой полк. В 1943 году писал с фронта другу Бельченкову Ивану Ивановичу. В начале 1944 г. связь оборвалась. Еще бабушке было письмо и фото Ивана с друзьями К.М. Юрьевым и Г.Л. Войтовым 19.12.1943 г. Был шофером в 31-м автотранспортом полку Украинского фронта. До настоящего времени новыми данными не располагаем.

В марте 2020 г. занесен в галерею «Дорога памяти». Длина галереи 1418 шагов в память о 1418-ти днях и ночах, на протяжении которых длились боевые действия. Трое любимых бабушкиных мужчин пропали без вести и неизвестно, где их могилы.

В самом начале блокады у Игната умерла первая жена Нюша. Второй раз женился после войны на Валентине. На фабрике, где она работала, ей оторвало руку в станке. У них были дочь Тамара и сын. Дочь Ларису он забрал из деревни от бабушки после войны. Она долго писала бабушке, много фото присылала. Позже связь прервалась. Игнат похоронен рядом с бабушкой на Петропавловском кладбище.

Александра Анисимовна с матерью Анной Бельченковой (Анисихой)

Василий прошел всю войну. Потом жил в г. Ташкенте. Женат, дочь Неля и сын. Где-то в 80-90-х годах переехал в г. Великие Луки, дочь также живет в г. Великие Луки. Прожил более 90 лет, похоронен на Воробецком кладбище.

Мария после замужества жила в г. Куйбышеве, теперь Самара, с мужем Иваном. У них две дочери. Женя, Надя. Мария похоронена там.

Татьяна прожила до 88 лет в г. Великие Луки с мужем Владимиром. У них дочь Валя, внук Алексей, правнук Илья, сын Борис, внучка Света.

Оля, невестка бабушки, где-то до 80-х годов прожила в г. Великие Луки на улице Победы, д. 23а, потом уехала в г. Кириши к дочери Вале.

Дедушку по заключению прокуратуры Псковской области от 8 декабря 1989 года на основании ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. реабилитировали.

Дед занесен в Книгу Памяти жертв политических репрессий Псковской области. «Не предать забвению». 1996 Том 1. В память о дедушке осталось: паспорт 1936 года выдачи, фотография с братом Лешей и сыном Игнатом, полотенце 1920-х годов, которое дочь Шура хотела, чтобы ей положили в гроб, но я уговорила оставить его мне как память. Если бы дед знал, что теперь осталось от колхозов? В свое время он бы себе такое представить не смог. Один люпин да бурьян и беспомощные старики. Еще вытесняя все другие травы, заселяется ядовитый борщевик. А хутора заросли кустами лозы, ольхой, березой. Все у нас, дед, для блага человека, все во имя человека. А тебя за стог… расстреляли.

Бабушка прожила 101 год. Умерла 27.03.1988 г., стойко перенеся невосполнимую потерю родных. Незадолго до этого она сказала: «Шура, собирай вещи, за мной уже выехали». Что такое больница, она не знала никогда. Шура не помнит свою бабушку и деда. Вроде ее звали Акуша, чуть горбатенькая, так свекровь говаривала.

С января 1940 г. по декабрь 1959 г. Шура зачислена протоколом в члены колхоза. С 1960-го простая работница. С 1963-го работала почтальоном п/о Ущицы, после пенсии работала там же до 31.01.1989 г.

В 1981 году по программе переселения с неперспективных деревень на центральную усадьбу колхоза переехала вместе с мужем и с 91-летней мамой, где и проживает. В 2019 году она отметила 90-летний юбилей. У нее 2 дочери – Галя и Лена. 4 внука, 9 правнуков.

Вот так закаляли, как сталь наших, русских женщин – матерей, жен, сестер – таких, как моя бабушка Анна – Анисиха!

Галина Алексеевна Иванова

Фотографии

Игнатий Анисимович Бельченков
Татьяна Анисимовна Бельченкова
Татьяна Анисимовна Козлова (Бельченкова) и ее дочь Валентина Владимировна Кобякова