Африкан Данилович Данилов (1899 – 1938) — бурятский государственный деятель, заместитель председателя Совета народных комиссаров Бурят-Монгольской АССР.
Он был мужем Лидии Федоровны Ескевич, арестованной в Иркутске в мае 1938 года в рамках «панмонгольской операции» НКВД. Дело в отношении Ескевич вел мой двоюродный прадед Иосиф Данилович Береза.
Желая побольше узнать о семье жертвы моего родственника, в 2021 году я обратился в Государственный архив Бурятии и получил личное дело Африкана Данилова*. В деле был учетный листок, автобиография и фотография Данилова времен его работы заместителем народного комиссара просвещения Бурят-Монгольской АССР (середина 1920-х). Поскольку в открытых источниках нет подробной информации об этом неординарном человеке и даже его фотографии, публикую здесь автобиографию Африкана Данилова (орфография и пунктуация оригинала сохранены).
Африкан Данилович Данилов был арестован весной 1938 года. Он фигурирует под номером 40 в «сталинских расстрельных списках» по Иркутской области — списке лиц, подлежащих суду военной коллегии Верховного суда СССР», завизированном Сталиным и Молотовым. 4 июня 1938 года Коллегия приговорила Данилова к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией имущества. Приговор приведен в исполнение 23 июня 1938 года.
Автобиография замнаркомпроса А.Д. Данилова
а/ Социальное положение.
Я родился в 1899 г. 5 мая в улусе Берит Зунгало-Быкотовского ведомства, Балагатского уезда, Иркутской губ. /ныне Малышевской волости, Зиминского уезд, Иркутской губ./ в семье бедняка бурята-крестьянина. Условия раннего детства не предвещали ничего светлого в будущем: мать заболела чахоткой и умерла в 1906 г., две сестры немного позднее точно также были унесены в могилу от какой то эпидемической болезни. Отец, под влиянием невзгод ли, обрушившихся на его семью, или от других причин, впал в «сумасшествие», как мне рассказывали после.
Перед смертью мать отдала меня на воспитание в семью священника-миссионера. Это обстоятельство определило и мою дальнейшую судьбу: я оторвался от родной бурятской обстановки, забыл разговорный язык, но зато мог расчитывать учиться не только в начальной школе, но и дальше.
Первоначальное образование получил в Иркутском Дух[овном] У[чили]ще, а затем окончил Иркутскую дух[овную] семинарию в 1918 г., а в 1923 г. окончил Иркутский университет по педагогическому факультету. Уже на школьной скамье мне пришлось встретиться с большими материальными затруднениями. С 1915 г. мне пришлось в летнее время служить, начиная с парикмахерской и кончая продовольственным складом, в различных должностях. Я думаю, что в этот период я получил первоначальный житейский опыт, так необходимый в моем сиротском положении /кстати сказать в 1915 г. умер мой отец/. С 1917 г. мне пришлось работать более серьезно. С начала февральской революции я работал делопроизводителем у Инспектора нар[одных] училищ 3 района Заб[айкальской] обл. /В-Удинск/, а затем перешел на работу в Бурятский губ[ернский] училищный совет / Ирк[утская] губ./ на должность секретаря. На последней должности я проработал до марта м-ца 1918 г. и перешел на службу в Управление Политического Комиссара Заб[айкальской] ж[елезной] д[ороги]. Уход из Училищ. совета объясняется его полным распадом.
Со времени чешского переворота в Иркутске я оставался безработным и 14 августа 1918 г. я был мобилизован, как учащийся, в армию С[и]б[ирского] Вр[еменного] Правительства, несмотря на то, что как инородец я мобилизации не подлежал. После долгих мытарств через 4 месяца мне удалось освободиться из армии и поступить только что во вновь открывшийся Иркутский Университет на историко-филологический факультет. До 1 июня 1919 г., до момента поступления на службу в Губ[ернский] отд[ел] нар[одного] образования Земск[ой] Управ[ы], мне пришлось жить исключительно частными уроками. На новом месте в должности Завед. Бурятским п/отделом я проработал недолго и был арестован Ирк[утской] контр-разведкой и просидел в тюрьме до 1/1-20 г. т.е. до момента свержения Колачаковской власти в Иркутске. По выходе из тюрьмы я продолжал работу в Отд. Нар. Обр. Губземуправы до 20 января. С 20/1 и по 1/VIII-20 г. беспрерывно работал в Губоно Иргубревкома, сначала в качестве делопроизводителям затем Зав. Бурятской секцией и Завед. п/отделом нацмен. С 1 августа, по постановлению Сибревкома с мобилизации студентов в ВУЗ’ы, откомандирован для продолжения образования в Иркутский У[ниверсите]т. До 15-го октября 1921 г. я обучался в Иркутском У-те без совмещения со службой «на специальном» обеспечении и с 15 октября, вследствие мизерности обеспечения, вынужден был поступить в Иркутский музей Народоведения в качестве сторожа. С 20/XI-21 г. в связи с организацией Бур[ятского] Обл[астного] Отд[ела] Нар[одного] Образ[ования] был приглашен на должность Заместителя Заведывающегося ОНО с 12/II-23 г. назначен заведывющем в БуоблОНО, в этой должности прослужил до 1 августа 1923 г., с какового времени и исполняю обязанности Зам. Наркомпроса Бурреспублики. Таким образом, с 1915 г. по 1923 г. я вынужден был почти беспрерывно работать в различных учреждениями для того чтобы учиться.
Общие условия учения и службы были безусловно неблагоприятны. Учиться и работать по существу вещи несовместимые. Иногда учение отражалось отрицательно на работе, бывало и наоборот. Но тем не менее мое безвыходное материальное положение дало мне плюс, заключающийся в том, что я смог приспособиться не только к учебной работе, но и практической организационно-административной.
б/ Интеллектуальное развитие
Высшее учебное заведение переходного периода много дать мне не могло. В течение университетского курса учебные планы менялись раз 6 и самая программа была слишком расплывчатой. Больше мною получено в результате самообразования и практической работы. В течение университетского курса меня больше тянуло к изучению истории средних веков и большинство моих практических работ было посвящено этой части всеобщей истории. Кроме того, меня интересовало архивное дело. В одно лето я даже выезжал в Ангарский аймак для обследования архивов Степных дум. Отчет о работе представлен в Центрархив Восточной Сибири. Вопросы педагогической теории и практики меня меньше трогали, да и педагогические дисциплины были представлены весьма слабо на факультете, несмотня на то, что он и назывался педагогическим.
Что же касается самообразовательной работы, то она вращалась опять-таки вокруг теории исторического процесса и обществоведения. В ряду их изучение особенностей средних веков занимали важное место. И только со времени назначения на должность Заведыв. Буроно мне пришлось уделять большое внимание вопросам организации нар. образования и основам советского просвещения.
в/ Партийная принадлежность и участие в общественной жизни
Я беспартийный, но глубоко сочувствующий РКП. Первоначальную марксистскую подготовку /теории/ я получил в с[оциал]-д[емократических] кружах в Дух. семинарии и ученических кружках г. Иркутска в предреволюционный период. Правда, ни до, ни послед я оффициально в партиях не состоял, но политической жизнью интересовался и в соответствии со своим общественным положением /ученика/ принимал в ней некоторое участие. Так, в 1917 г. я работал в ученических организациях г. Иркутска, а с поступлением в У-тет и в общественных студенческих организациям, состоял на различных выборных должностях до назначения на должность Зам. Завед. БурОНО, с какового времени для меня развернулось широкое поле общественной деятельности, намеченной советской властью. Почему я до сих пор не состоял в партии. Этот вопрос я объясняю исключительно моим замкнутым характером с одной стороны и с другой для вступления теперь в партию существует целый ряд преград как для интеллигента.
г/ Репрессия и судимость
Моя служба в Управлении Политического Комиссара Заб.ж.д. по Гл. Штабу Красной Гвардии не прошла для меня беспоследственно. Служить в большевистском учреждении в 1918 г. рассматривалось обывателями, как известного рода преступление. И повидимому, во время Колчака в Ирк. Контр-разведку был на меня донос, по которому я был арестован по обвинению в большевизме. В процессе тюремного заключения мне было предъявлено целый ряд других обвинений, к числу главных из них относятся: 1/ укрывательство и пособничество к побегу Комиссара дороги т. Миронова и 2/ активное участие в организации большевиков по свержению власти Колчака. Первое обвинение было правильным, а второе только отчасти – я был знаком с членами организации и знаком с их планом действий. По этим обвинениям я был предан военно-полевому суду, но дело до суда не дошло и 29 декабря, я освобожденный повстанцами из тюрьмы, с оружием в руках в рядах 1 Коммунистической роты заключенных свергал власть Колчака в Иркутске.
д / Желание работать /по какой отрасли/
Я считаю, что использован в условиях Бурреспублики на работу в области организации просвещения совершенно случайно и нецелесообразно. Человеку, незнакомому с бурятским языком здесь работать чрезвычайно трудно. Я считал бы возможным более целесообразно меня использовать в области архивоведения или просто на школьной и внешкольной работе. О своем желании перейти на другую работу я неоднократно заявлял в высшие органы Буробласти и Бурреспублики.
Подпись /А.Д. Данилов/
* ГАУК РБ, ФР.248, Оп. 5, д. 94, Л. 83-87