В прошлом году я опубликовал здесь письмо Федора Жукова — двоюродного правнука Лидии Ескевич, дело которой в 1938 году вел мой двоюродный прадед, сотрудник иркутского НКВД Иосиф Береза.
Тогда я предложил Федору запросить в иркутском ФСБ копию архивного следственного дела его двоюродной прабабушки. Вскоре он получил от ФСБ несколько сканов.
По сложившейся практике (которую мы с женой оспаривали в суде) ФСБ прислала материалы дела с купюрами – все фамилии были закрыты бумажками.
Тут важно напомнить, как я узнал, что дело Ескевич вел именно мой родственник. В архиве «Мемориала» есть картотека репрессированных. Карточки заполняли в конце 1980-х выжившие жертвы репрессий и их родственники. Карточку Лидии Ескевич, умершей в 1957 году, составила ее дочь Эдда. В графе о следователях она написала две фамилии, в том числе фамилию моего двоюродного прадеда. Ошибки тут быть не должно, потому что совпадает город, где велось дело, да и фамилия прадеда (Береза) была редкая для тех мест. Кроме того, «панмонгольским делом», по которому проходила Ескевич, занимался отдел контрразведки, где и служил Береза.
Кое-где на сканах фсбшники оставили звания чекистов, благодаря чему удалось установить, что мой родственник не имел отношения к заполнению протокола обыска (его заполнял ст. сержант, а Береза был мл. лейтенантом) и протокол допроса (его заполнял сотрудник уголовного розыска, Береза, напомню, был уполномоченным отдела контрразведки).
Оставался еще один рукописный документ – анкета арестованного, где звание заполнившего ее сотрудника не было указано вовсе, зато неприкрытым остался кусочек подписи, в том числе верхняя часть первой буквы фамилии, похожая на букву «Б».
Я специально нашел профессионального почерковеда. Эксперт сравнил анкету с рукописной биографией Иосифа Березы и установил, что документ из дела Ескевич был заполнен другой рукой.
Встал вопрос – а участвовал ли вообще мой двоюродный прадед в этом деле?
Я обратился за консультацией к сотруднице проекта «Открытый список» Катерине Мишиной. Катерина сказала, что ведущий следователь подписывал постановление об аресте (у нас нет его скана) и предъявлении обвинения (тоже нет скана), за ним был первый допрос (скан есть, но у него другой автор). Также ведущий следователь подписывал обвинительное заключения – в нашем случае подписи на скане надежно спрятаны под бумажкой. Другие допросы после первого мог вести другой человек, однако нам прислали только один протокол допроса. Судя по нумерации имеющихся в нашем распоряжении страниц дела и датам в документах, Лидию Ескевич под протокол больше не допрашивали.
Катерина обратила внимание, что между арестом Лидии (8 мая) и допросом, протокол которого есть в деле (28 июля), прошло почти три месяца:
«Это явное нарушение УПК: допрос должен проводиться в течение суток после ареста. У меня есть два варианта: либо в летней суматохе 1938 ее действительно просто держали в камере два с лишним месяца, либо до июля допросы были, но они не фиксировались. И вот на них, например, мог и присутствовать Ваш родственник. Как помощник начальника отдела он явно фигурировал где-то на этапе составления обвинительного заключения. Я уверена, что даже если он непосредственно не вел дело, его фамилия точно звучала при подследственной».
Что мне делать дальше, чтобы докопаться до истины, не очень понятно. Вернее понятно, что ничего больше сделать нельзя до тех пор, пока архивы ФСБ снова не будут полностью открыты. Что ж, подождем.
А пока я сделал на своем сайте страницу о деле Лидии Ескевич. Там вы найдете все (почти все), что мы знаем о деле на этот момент.